Рассекреченные документы из Государственного архива новейшей истории: письма о политическом расколе в Симбирске в 1921 году и чекистские донесения в Москву с компроматом на главных симбирских коммунистов.

У кризиса, который расколол советскую власть в конце 1920 года, было две главные причины.

Во-первых, борьба двух большевистских лидеров - Троцкого и Ленина. По оценке секретаря Сталина Бориса Бажанова, во время Гражданской войны «сотрудничество Ленина и Троцкого было превосходным», с окончанием же войны значительное усиление Троцкого, как главы Красной армии, перестало устраивать Ленина, предвидевшего «важный и опасный поворот при переходе к мирному строительству».

Во-вторых, была проблема с пониманием этого самого «мирного строительства» - на третьем году своей власти, почти уже победив в Гражданской войне, большевики осознали, что плохо представляют себе, что делать с захваченной ими страной. Политика «военного коммунизма» к этому времени провалилась и надо было решать, как жить дальше и преодолевать разруху. Троцкий предлагал милитаризировать профсоюзы и через них управлять фабриками и заводами «по-военному», его оппоненты хотели, наоборот, убрать из профсоюзов весь госконтроль и позволить им управлять предприятиями самостоятельно. Ленин же занимал «центристскую позицию» между этими двумя точками зрения.

В 1920 году опыт милитаризации производств показал свою низкую эффективность, и авторитет Троцкого пошатнулся. Ленин воспользовался этим на 8-м съезде советов, прошедшем в последние дни декабря, на котором некоторые сторонники Троцкого потеряли свои посты, а его противники - Сталин, Зиновьев и Каменев - наоборот, укрепились.

Теоретические споры в Москве оборачивались в провинции яростными битвами за власть. Для симбирской делегации они начались ещё в поезде.

Письмо Абезгауза

В конце 1920 года товарищ Абезгауз, чусоснабарм (чрезвычайный уполномоченный по снабжению Красной Армии и Флота) Приволжского округа и председатель Симбирского группового объединения суконных фабрик, написал своему начальнику в Москве, товарищу Рыкову, длинное письмо с подробным описанием симбирских дел.

Начинается оно с рассказа о возвращении местных партийцев с 8-го съезда: «Приехавшие делегаты 8-го съезда, симбирцы, между собой рассорились... до того, что обратно ехали в двух отдельных вагонах, две группы: группа старых работников, возглавляемая предгубисполкома тов. Гимовым, вторая группа, возглавляемая тов. Каучуковским, членом ВЦИК 8-го созыва... Доехали до Инзы ничего. В Инзе перепились пьяными до чортиков, так что чуть не убили Швера («отец советской журналистики в Симбирске», как оказалось, ездил на съезд по фальшивому мандату - прим. ред.) и двух гимназисток, принужденных перейти в вагон группы тов. Гимова; потребовали и получили отдельный паровоз, прибыли в Симбирск и тут началась вакханалия. Власти в губернии не было: старый губком раскололся, обе половины требовали срочной губконференции для отзыва из губкома противников... Раскол пошел вовсю, каждый день обыватели буддировали слух о драках, пьянстве и побоище среди коммунистов».

Михаил Гимов

Абезгауз писал, что председатель губкома Гимов - ленинец, а ответсек губкома Каучуковский - троцкист, за каждым стояла ватага сторонников и глубокое убеждение в своей правоте. Сам Абезгауз тоже стоял на ленинских позициях и вскоре он попытался взять под контроль Ишеевскую фабрику, поставив во главе ее фабкома своего человека - тов. Мельникова. Однако люди Каучуковского не приняли Мельникова, так как он ранее вышел из партии.

Обстоятельства, при которых старый коммунист Мельников вышел из партии, очень любопытные: «Дело было так: ячейка (партийная - прим. ред.) в один день осознала себя заградительным отрядом, вышла на базар, отобрала у крестьян масло, молоко, сметану, чтоб не спекулировали, и тут же, на виду у этих же крестьян, стала поедать всё. Крестьяне схватились за дреколья, бросились на фабрику искать коммунистов, чтобы убить их, и хотели разрушить фабрику. Все коммунисты спрятались, только тов. Мельников вышел и провел митинг. Кончилось тем, что митинг принял резолюцию, что советская власть хороша, но нужно очистить ряды советских работников от примазавшихся коммунистов. После этого, убив главного зачинщика, председателя ячейки, и взяв с остальных обещание клятвенное перед иконами, что они перестанут быть коммунистами, удалились. Только Мельников такое обещание дать отказался, но из ячейки вышел», - пишет Абезгауз, не уточняя, где и когда происходили эти события.

Вскоре против тов. Мельникова была совершена политическая провокация. Ишеевские троцкисты пригласили его в гости к местной учительнице и там, во время застолья, показали ему портреты Ленина, Либкнехта и Троцкого. «По словам Мельникова, он, глядя на портрет Троцкого, сказал: «Троцкий не хорош здесь, смотрит слишком серьёзно». Секретарь же ячейки через две недели заявил, что он сказал, что «у Троцкого идиотское выражение лица». Ячейка постановила арестовать его и отправить за 65 вёрст в Симбирск, в губчека», - пишет Абезгауз, подчинённым которого удалось вызволить Мельникова из ЧК и вернуть на фабрику. Однако потом Мельников сам попросил его отозвать: за ним постоянно шпионили, не давали работать, и он опасался, что рано или поздно его точно посадят.

Григорий Каучуковский

На городском собрании, проходившем для выборов нового губкома, победила группа Каучуковского 30-ю голосами против 15-ти группы Гимова (Симбирск в первые годы советской власти всегда был оппозиционен своему земляку Ленину - сначала тут верховодили левые эсеры, потом троцкисты). «На оглашении результатов выборов нового губкома тов. Гимов потребовал слова для внеочередного заявления и бледный, громовым, но дрожащим голосом прочитал заявление, в котором он дал прекрасную характеристику некрасивым личностям нового губкома, каждого в отдельности. Характеристика убийственная и оскорбительная. Но влияние глубокой искренности и боли, исходившее от личности Гимова, было таково, что никто и одним звуком не прервал его, а сами личности до того были ошеломлены и растерялись, что не шелохнулись до скончания речи. Когда он кончил, кто-то из нового губкома крикнул: убить его! Но рабочие, только что голосовавшие против избрания Гимова, заявили, что кто посмеет тронуть его, Гимова, будет иметь дело с ними, что не для того товарищ Гимов сидел в тюрьмах, чтобы мальчишка Каучуковский сидел в губкоме... что они идут взяться за оружие и разнесут новый губком», - пишет Абезгауз. Он добавляет, что настроение было, как при убийстве Муравьёва (в 1918 году командующий Восточным фронтом попытался поднять в Симбирске восстание левых эсеров и был застрелен на экстренном заседании губисполкома - прим. ред.).

Письмо Гимова о том, что он покидает губернскую партконференцию в знак протеста против захватившего губком большинства, «стремящегося к карьеризму и авантюризму за спиной рабочего класса, и тем втоптать в грязь красное знамя Революции»

Все эти большевистские дрязги окончательно добивали и без того разваленное губернское хозяйство, а спекулянты на базаре принимали ставки: «Шла биржевая игра на Гимова и Каучуковского... фабрикам грозила опасность остановиться, крестьяне отказывались исполнять гужевую повинность, говоря: «Ленин с Троцким подрались и у нас дерутся. Скоро возьмем их в вилы»... Развал полнейший... Совнархоз развалился окончательно, производительность упала донельзя. Воровство и пьянство усилились до максимума», - сообщает в центр Абезгауз. Свое письмо он заканчивает сообщением, что и ему троцкисты угрожают арестом и не дают работать, и просьбой прислать из Москвы комиссию, которая наведет в Симбирске порядок.

Письма чекистов

Не только чусоснабарм Абезгауз беспокоился ходом симбирских дел. Местные чекисты тоже волновались.

29 декабря 1920 года заведующий секретным отделом Симбирской ЧК Пельман написал своему начальнику в Москве Самсонову заявление, в котором были такие строки: «К нам поступают агентурные сведения: о вытребовании себе из аптекарских складов шампанского (в открытой форме), для поправления здоровья членов губкома, о дележке промеж себя шуб и ковров из ликвидированного ломбарда - дележке, производимой для украшения себя и своих помещений (пусть и служебных), в то время, когда рабочие ходят оборванными и босыми, и в детских домах царит нищета».

В конце Пельман тоже просил Москву вмешаться. Письмо также было подписано председателем Симгубчека. К нему были приложены десятки агентурных сообщений, изобличающих симбирских коммунистов в разных неблаговидных делах. Вот две истории: про патоку, которая ехала к Гимову, и про то, как Каучуковский поменял место в губисполкоме на лошадь.

Помимо письма в центр, симбирские чекисты... написали статью в газету. В редакцию большевистской «Зори», которую редактировал тот самый едва не убитый Швер с фальшивым мандатом, пришло письмо, в конце которого была приписка: «Тов. редактор, прошу Вас, если не найдёте нужным разместить статью в газете, то сообщите, по какой причине, по следующему адресу: «Чрезвычайная комиссия, уполномоченному Докторову». Надо думать, статья вышла передовицей.

В статье, в художественной форме описывалась такая история: автор и два старых рабочих видят летящие по Симбирску сани, в которых сидит молодой человек в шикарной шубе. Автор вспоминает, что где-то видел этого человека, но никак не может вспомнить, где, и спрашивает рабочих, кто это. Ответственный секретарь губкома Каучуковский, отвечают они ему. «Вдруг все вместе заговорили, так нельзя, когда сотни тысяч человеческих существ нуждаются в хлебе, топливе, одежде и жилье, роскошь есть преступление. Для того, чтоб она существовала, дети рабочих должны умирать с голода, поэтому мы не должны этого допустить, и мы должны с этим бороться. И так закончилась беседа под открытым небом рабочих», - завершает свой рассказ чекист Докторов.

В новом, 1921 году, из Москвы, из ЦК, действительно, приехала комиссия. В марте Гимов лишился своей должности и был отправлен в Пятигорск, где в мае умер, заразившись тифом. Возможно, ему повезло: Каучуковский, переведённый в том мае из Симбирска в Петроград, прожил на 17 лет дольше него, но закончил свою жизнь в расстрельном рву, казнённый в 1938 году по сталинскому списку.

Максим Кузнецов

Главное фото: белогвардейский плакат 1918 года «Ленин и Троцкий - врачи больной России»